"Если природа не видит достойного человека, рукой которого можно нарисовать шедевр, она берется за дело сама", — считает киевлянин Николай Сиротенко. Его увлечению уже более 30 лет, за это время в его альбомах — уже больше двух тысяч снимков нерукотворных ликов и среди них не только изображения святых. "Я раньше занимался скульптурой. Но понимал, что как Роден точно не смогу, а ремесленников и без меня хватает. Потому-то и обратился к природе. Поначалу искушение было: там веточку доломать — для симметрии, там — точечку дорисовать. Но потом, рассматривая получившееся, чувствовал фальшь — ее же заметят и другие! Теперь, наоборот, внимательней присматриваюсь к тому, что уже есть. И часто обнаруживаю, что жучки прогрызают дырочки как раз в тех местах, где они нужны мне!"
БУЛГАКОВСКИЙ ЛИК. А начало хобби положила встреча: "В 1966 году, на Пасху колокола молчали, было мрачно, как на все церковные праздники тогда, — вспоминает Николай. — Я поднимался по Андреевскому спуску, истратил всю пленку. И тут на пятачке возле церкви вижу двоих. Одного человека знаю — мы с ним вместе работали, а со вторым не знаком, но знаю его еще лучше! Это был писатель Константин Паустовский. Они, как оказалось, учились в одном классе киевской гимназии. Речь зашла о ГУЛАГе, на котором Сергей Петрович, мой знакомый, 30 лет лес валил. "Я на лесоповалах, — рассказывал он, — часто образы видел. Мне кажется, что они меня оберегали". Тут Константин Георгиевич вспомнил, как ему Миша Булгаков (который закончил эту же гимназию годом раньше и о котором никто еще не слыхал), показывал на ставне своего дома нерукотворный лик. Я об этом разговоре забыл, но, когда осенью вышел роман "Мастер и Маргарита", понял, чем хочу заниматься. Я много путешествовал: сначала как фотограф на выставке, потом — как театральный режиссер, объездил весь Союз. И где бы я ни был, я искал лица".
ТЕСТ. Николай говорит, что видел миллионы деревьев и может издали определить: талантливое дерево или бездарность. "Самые одаренные, как по мне — это пробковое дерево и буки. За неимением приглядываюсь к соснам. Кстати, самые красноречивые деревья — на кладбище. Но никакой мистики в этом я не вижу — просто отношусь как к почерку, намекам природы, с умом и трезвостью, иначе можно утонуть в религии", — говорит коллекционер. В детстве образы видят все — на облачках, на трещинках, камешках — просто быт засасывает, считает наш герой. "Такие снимки, кстати, это отличный тест — люди видят совсем разные вещи. Когда я работал режиссером, даже проверял — если у актера глаза загораются, начинает работать воображение, значит, и играть он будет вдохновенно, несмотря на мизерную зарплату. А бывало так, что, наоборот, вот только собеседник воодушевленно рассказывал о еде, но при виде фото глаза его гасли.
Изображения в архиве нашего героя не повторяются: "Природа, пожалуй, единственный автор на свете, застрахованный от перепевов. И не зря сейчас искусство возвращается к ней: на выставках показывают дерево без единого вмешательства человека".